Рассказ Каштан. Часть 1.
- Мама, расскажи ещё, какая она?
- Она мягкая, тёплая. Она такая… Тебе понравится.
- Да?!
- Конечно. Ты ведь хочешь стать таким же, как я?
- Хочу, конечно, хочу.
- Вот, в ней становиться и начнёшь. Она будет кормить тебя…
- Как ты?
- Как я. Она будет любить тебя.
- Как ты?
- Как я.
- Поскорее бы попасть к ней.
- Скоро, скоро. Ты дозреешь, и я отпущу тебя. Ты и сам от меня улетишь. Станешь таким тяжёлым и самостоятельным, что я не смогу тебя удержать.
- А когда я отделюсь от тебя, долго мне придётся… Как это?.. Лететь?
- Нет. Одно мгновение. Ты даже не успеешь насладиться полётом. А он бывает только один раз в жизни. Только одно мгновение, и ты встретишься с ней.
- А она меня примет?
- Непременно. Она очень гостеприимная. Она будет рада послужить тебе.
- Ах, поскорее бы. Ой! Кажется, я от тебя отделяюсь, мама. Такое странное чувство…
- Да... Я вижу… Значит, настало время.
Налетел ветерок. Зелёные листья каштана зашуршали, зашевелились. Дерево на секунду охватила тревога. Так происходило всегда, несмотря на то, что ей приходилось расставаться со своими детьми – каштанами каждый год. Но тревогу заслоняло радостное предвкушение, которое она делила с сыном.
Каштан оторвался от ветки и полетел вниз. Почти в то же мгновение на нём лопнула кожура. Свет ворвался во всё существо только что открывшегося миру каштана. И он с треском упал… на асфальт. Не тёплый… Не мягкий… Не гостеприимный… Не примет.
Дерево росло на улице. Всё вокруг было уложено асфальтом и плиткой, за исключением полметра вокруг ствола.
Каштан лежал на сером асфальте. Он не знал, что делать. Ведь всё, что мог, он уже сделал. Он ждал…
Землю, спрятанную под толщей асфальта, охватило волнение. Она почувствовала, что её ждут и зовут. Но что она могла?
Каштан лежал на асфальте. Светлые мечты, сложившиеся из маминых рассказов, бушевали в нём, не давая покоя. А ведь надо сосредоточиться.
Каштан лежал на асфальте и ждал, не зная, что ждало его.
* * *
«Ей уже двенадцать лет. В общем-то, уже большая. В общем? А в частности? Как ты можешь?.. Ведь это твоя любимая Лиза. Ведь она… Любимая? Мать делает из неё невесть что. Выходит даже на неё саму непохоже. Хотя и Анна изменилась. Я ведь с ней совсем не вижусь. Когда поженились, она была другой. А может, все другие, когда женишься? А потом… А может, это я виноват?.. Да нет. Кто всё время уступал? Кто молчал в спорах? Кто первый шёл мириться? Кто пытался сохранить семью, когда она уже громко трещала по швам? Нитки гнилые… Да. А кто сшивал?»
На светофоре остановился высокий мужчина лет сорока пяти, в коричневых клетчатых брюках и бежевой рубашке с коротким рукавом. Внимание мужчины привлёк красный человечек, который вот-вот должен был исчезнуть, а на смену - появиться зелёный. Мужчина торопился, поэтому ожидал зелёного с большим нетерпением. «И к Лизе стал опаздывать. Никогда раньше не опаздывал. А почему сегодня снова? А-а, заканчивал перевод, давно должен был сдать, наконец, утром взялся… Но ведь сегодня к дочери. Почему не отложил работу? Ах, зелёный давно шагает…».
Мужчина подошёл к подъезду, достал телефон, увидел цифры на светящемся зелёном экране. Пятнадцать минут первого. «Опоздал. А с другой стороны, она сама в прошлую субботу предложила вместо одиннадцати встречаться в двенадцать. А ещё раньше - вместо десяти в одиннадцать. А когда-то…. Может, я ей не нужен?»
Мысли спугнул громкий звонок. «Дочка» - представил телефон звонившего. «Дочка!» - тепло отозвалось не в голове, а в груди.
- Алло, я здесь. Выходи.
Пока она спускалась, он успел обрадоваться, что позвонила сама. Значит, ждёт. Успел обрадоваться и огорчиться из-за того, что должен ей сегодня сказать. Вроде всё уже решено, а он ещё сомневается.
Она вышла из подъезда, не торопясь. Оглянулась вокруг, не смотря на него. А он - только на её лицо. Родное. «Похожа, до сих пор. Теперь, наверное, навсегда. Особенно глаза, точные мои, такие же густо-карие». Наконец её взгляд упал на него. И в первую очередь - на костюм, потом на лицо.
- Привет, пап. Ты снова опоздал.
- Извини.
Они пошли рядом. Она давно перестала целовать его при встрече. Хотя прошлой осенью ещё целовала. Значит, не больше года назад. А ему казалось, что прошло несколько лет с тех пор, как она радостно бежала, обнимала его обеими руками, могла задушить и крепко чмокала в щёку. Теперь обнимает только после долгой разлуки. Он даже думал, хорошо бы почаще расставаться, чтобы чувствовать её, родную, рядом. А вот скоро как раз будет разлука. Он вспомнил о том, что должен был ей сказать.
- Как твои дела?
- Плохо, - она засмеялась. – Хотя нет. Завтра воскресенье. Значит, хорошо.
- А-а, - он краем мысли отметил, что суббота и встреча с ним – это ещё плохо. – А что будешь делать?
- Пап, не приставай.
- Да я просто спросил.
- Спроси о чём-нибудь другом. Неужели я должна рассказывать тебе, что буду делать в воскресенье?
- Да, я просто. Я ведь…
«Надо же о чём-то говорить», - произнёс он про себя. А может, надо было вслух?
Они пошли молча. Он чувствовал, что весь его настрой, который он с таким трудом выращивал утром перед работой испарился. Утром он в очередной раз убеждал себя в том, что должен суметь построить с ней общение так, чтобы удалось поговорить о чём-нибудь серьёзном. Ведь столько важных вещей нужно ей объяснить. О любви, о добре, о жизни, о смысле этой чёртовой жизни, наконец. Но у него ничего не получается. Вот уже которую субботу. Не получается не то что поговорить, затронуть, попытаться раскрыть… Не удаётся вообще разговаривать. Она как молодой телёнок бодается на всё. И никакой это не переходный возраст. Просто они уже не отец и дочь. Они чужие друг другу. Ещё бы, видеться только раз в неделю. Ещё с такой матерью – полной его противоположностью. Шесть дней Лиза живёт с включённым круглые сутки телевизором, слышит от матери наставления о необходимом будущем: работе с хорошей зарплатой, муже состоятельном и, хорошо бы, послушном. И только один день он пытается рассказать ей о книгах, о литературе, о его любимой лингвистике. Хочет, но не рассказывает. Даже этот один день.
Они молча ехали в троллейбусе в кинотеатр. Единственное место, куда она согласна ходить с ним. И единственная тема, на которую потом удаётся говорить – это просмотренный вместе фильм.
Он сидел около окна. И всё ещё терзался тем вопросом: как, как хоть что-то ей передать? Вспомнил, какая была Лиза до их с женой развода. В шесть лет они уже читали друг другу книжки. Она не ходила в сад. Потому что он работал дома – переводил с испанского художественную литературу. А мама ходила на работу. Он предлагал ей быть дома, он смог бы их содержать. Конечно, без излишеств, но смог бы. Но отказаться от места управляющей банком жена не могла. Пусть и маленьким, но там она начальница, её слушают и подчиняются. Нет, она не стала ни от чего отказываться, и когда Лизе было шесть месяцев, вышла на работу.
А папа с дочерью были неразлучны. Не было, наверное, ни дня без прогулки. Ох, какие это были вылазки. Он всегда старался придумать что-нибудь новенькое. Куда они только не забирались! Вечером Лиза в упоении рассказывала маме. Но не всё: мама за многое ругала. Поэтому Лиза инстинктивно научилась выбирать, что можно говорить, а что нельзя.
Они, наверное, никогда не ссорились с дочкой. Да, наверное, никогда. Они просто любили друг друга и прощали, ещё не успев поссориться.
Но Лиза никогда не сказала бы, что любит папу больше, чем маму. Потому что он никогда не отделял их с дочкой от матери. И обо всём, что ей давал, говорил так, словно давали они оба. Интересно, а что теперь ей говорит мама? Почему теперь Лиза не рассказывает ничего? Почему не вспоминает о том замечательном и интересном времени? О времени, полном любви?
Какое это теперь имеет значение, когда он уезжает?..
Она снова выбрала боевик. Несмотря, на то, что его единственное условие похода в кино – не смотреть такие фильмы. Выбрала, наверное, самый отвратительный.
Он отворачивался от экрана. А она, словно специально, громким шёпотом комментировала происходящее и одобряла самые жестокие сцены. Бесполезно отворачиваться от экрана. Отвернуться бы ещё от этих проблем с дочерью. Он почувствовал себя страшно уставшим. Хотя он, в общем-то, ещё молод. Но, может, там, в Испании, он снова наберётся сил. Там он будет учителем. Деньги небольшие, но в сравнении с Россией… Хотя и не в деньгах дело. Там он будет нужен. Там он что-то сможет дать детям, своим будущим ученикам…
Здесь, в кинотеатре, в этом тёмном, заполненном криками зале, он решился. До сих пор сомневался. Теперь всё. Он больше ничего не может сделать для этой девочки. Мать сделала её другой, злой и вредной, такой же, как теперь, наверное, она сама. Он не может сломить эту стену. Только сам сломается. И уже никому никогда от него не будет никакой пользы. Он едет…
(Продолжение - "Каштан" часть2)
